Опубликованный в 1951 г.
рассказ «И эти губы, и глаза зеленые» был
вскоре включен в «Антологию знаменитых
американских рассказов» и вызвал
многочисленные отклики. Из числа последних
нам хотелось бы выделить суждения двух
американских критиков — А. Кейэина и Дж.
Хейгопиена, каждый из которых отмечал, что
рассказ пронизывает чувство отвращения[1].
Выделяем же мы их суждения потому, что
именно на такую реакцию и рассчитывал, как
нам кажется, Сэлинджер. Ведь «И эти губы, и
глаза зеленые» — седьмой по счету рассказ
сборника и, следовательно, должен
соответствовать седьмому по счету
поэтическому настроению, каковым, по
классификации «дхвани-раса», и является
отвращение («раса»-7).
В индийской поэтике
этот канон обусловлен рядом довольно
сложных правил, и теоретики «дхвани-раса»
объясняют их сложность тем, что в
литературных произведениях, где царит
эмотивный эффект отвращения,
подразумеваемое и выраженное находятся в
глубоком противоречии, т. е. чувство
отвращения к происходящему внушается
читателю посредством совершенства формы.
Или, иначе говоря, вызывая эмотивный эффект
отвращения, писатель, за счет высокого
мастерства обрисовки безобразного,
доставляет читателю поэтическое
удовольствие, эстетическое наслаждение. А
для того чтобы выполнить эту задачу,
художнику надлежало руководствоваться так
называемым «правилом соответствия». С
другой же стороны, следование этому правилу
осложнялось тем, что некоторые поэтические
настроения считались несовместимыми. Так,
например, по теории «дхвани-раса»
поэтическое настроение отвращения («раса»-7)
несовместимо с поэтическим настроением
любви («раса»-1) . Но, если все-таки автор
хотел (как это мы далее увидим у Сэлинджера)
эти несовместимые настроения в своем
произведении объединить, он должен был одно
из них (в данном случае — настроение любви)
ослабить или, как формулировал
Анандавардхана, ни в коем случае «не
доводить до полного расцвета»[2].
Канон «раса»-7 говорил еще, что создание
поэтического настроения отвращения
невозможно, если в текст произведения не
введены такие психические состояния героев,
как возбуждение, тоска,
а также — ощущение
страха, тревоги и предчувствие
чего-то неприятного.
Но обратимся к сюжету
рассказа. Поздней ночью седовласый, холеный
и еще вполне моложавый, преуспевающий
адвокат Ли спрашивает свою любовницу,
синеглазую красавицу Джоан, не возражает ли
та, если он поднимет трубку неожиданно
зазвонившего у их постели телефона. Все
дальнейшее представляет собой два
телефонных разговора Ли с мужем Джоан — его
приятелем и коллегой Артуром. Последний
звонит из дому, желая выяснить, не знает ли
его друг, с кем уехала Джоан с многолюдного
раута, на котором все они присутствовали
вечером. Ли советует другу не волноваться,
держать себя в руках, расслабиться и
спокойно ждать возвращения супруги. Она,
видимо, уехала, говорит он, с их общими
знакомыми Элленбогенами — любителями
повеселиться в ночных нью-йоркских клубах.
Так что Артур, мол, просто делает из мухи
слона. Но возбужденный муж
говорит, что всякий раз, возвращаясь с
работы домой, он еле сдерживается, чтобы не
искать по стенным шкафам спрятанного там
полицейского, лифтера или курьера — словом,
кого-либо из возлюбленных жены.
Шокированный Ли не хочет в это верить,
утверждая, что Джоан слишком умна и у нее
слишком хороший вкус, чтобы «опуститься» до
лифтера или рассыльного. Артур же стремится
убедить друга, что у Джоан животные
инстинкты много сильнее ума. Тогда
седовласый адвокат, глядя на лежащую рядом
с ним красавицу с темно-синими глазами,
переводит разговор на другую тему. Он
спрашивает, чем закончилось у Артура в суде
его последнее дело. Выясняется, что Артур
процесс проиграл, так как адвокат противной
стороны привел в суд горничную с охапкой
гостиничных простынь, на которых
красовались следы от раздавленных клопов.
Итак, Артур, проиграв дело, теперь предчувствует
в страхе и тоске, что хозяин отелей,
адвокатом которого он является, откажется
от его услуг. Ли снова пытается успокоить
друга, но тот начинает возбужденно
рассказывать, что прошлым летом
окончательно собрался развестись с Джоан,
но в последний момент не нашел в себе сил
сделать это, хотя и понимает, что он ей не
пара: у него слишком слабый характер, а
Джоан нужен грубый молчаливый мужлан,
который бы время от времени ее поколачивал.
Ли и тут пытается разубедить друга, но тот
объясняет, что Джоан не только не уважает ею,
но и нисколечко не любит. А он всякий раз,
когда решает покончить с этой женитьбой,
вспоминает, как ухаживал за Джоан и посылал
ей стихи, в которых были строки о прекрасных
губах и зеленых глазах. Эти зеленые глаза
почему-то ассоциировались у Артура с
глазами Джоан, хотя у той они вовсе не
зеленые, а синие. Разговор окончен, и Ли
кажется, что он вел его не совсем удачно, о
чем он и сообщает Джоан. Но, когда та
пытается успокоить любовника, телефон
звонит снова. Это Артур, который говорит
радостным голосом, что все в порядке: Джоан
только что возвратилась домой, а он хотел бы,
если, конечно, Ли не против, посоветоваться
по своим адвокатским делам. Однако,
сославшись на головную боль, Ли просит
друга перенести разговор на утро, а когда
Джоан обращается к нему с каким-то вопросом,
долго молчит, а потом просит оставить его в
покое.
Такова нехитрая, на
первый взгляд даже банальная ситуация
рассказа «И эти губы, и глаза зеленые». Но
почему же он сразу вошел в антологию лучших
американских произведений этого жанра?
Разумеется, благодаря тому, что своей
жизненностью, художественным
совершенством хватает, как говорится,
читателя за душу. Банальный сюжет опять-таки
вовсе не противоречит установкам теории «дхвани-раса».
«Сообразность с общеизвестным — вот высшая
тайна расы»[3],—
писал Анандавардхана.
Подытожим наши
наблюдения в области поэтики рассказа «И
эти губы, и глаза зеленые». Во-первых, «настроение
любви», согласно «правилу соответствия», не
расцветает в нем полностью, а во-вторых, в
композиции сюжета четко выстроены все
обусловленные комплексом «раса»-?
вспомогательные психические состояния
персонажей: возбуждение, тоска, ощущение
страха, тревоги и предчувствие чего-то
неприятного.
Для воссоздания в
художественном произведении поэтического
настроения отвращения в традиционной
индийской поэтике существовало еще
несколько менее важных рекомендаций:
разрешалось употребление неприятных для
слуха слов; считалось, что «раса»-7 «высвечивается»,
«освещается»[4]
в тексте также благодаря фонемам «ш», «с» в
сочетании с «р», «дх»; признавалось
целесообразным доминирование темно-синею
цвета.
И снова-таки, как во
всех предыдущих случаях, Сэлинджер эти
рекомендации соблюдает: в рассказе
многократно встречаем неблагозвучные
слова «ash» (пепел)
и «ashtray»
(пепельница) — Джоан и ее любовник
беспрерывно курят, и вся постель усыпана
пеплом; весь текст пронизывают
бесчисленные сочетания согласных типа «грхд»,
«штр» и др. (так, слово «gray-haired»
— седовласый — употреблено более тридцати
раз); уже в начале новеллы сказано, что глаза
у Джоан темно-синие (почти фиолетовые), и
потом сообщение об их цвете настойчиво
сопровождает читателя на протяжении всего
текста.
Остается разъяснить
лишь «темное место» новеллы, о котором мы
упоминали в начале главы. Название рассказа
«И эти губы, и глаза зеленые» — строка из
стихотворения, напоминавшего Артуру о
Джоан. И вместе с тем на протяжении всего
текста подчеркивается, что глаза у Джоан
синие. С позиций санскритской поэтики этот
феномен объясняется очень просто. В
английском языке и в переводе на русский
здесь исчезла игра слов, а последняя — один
из самых распространенных художественных
приемов древнеиндийской литературы. Но
прежде чем пояснить игру слов «зеленый —
синий», следует заметить, что в
санскритской литературе данный прием
строился, в отличие от европейской, не на
каламбуре, а на свойственной санскриту
многозначности слова, полисемии. Игра слов
«глаза зеленые — глаза синие» понятна
читателю, знакомому с санскритом, ибо там
оба эти цвета обозначались одним словом — «нила».
Использована же эта игра слов Сэлинджером,
на наш взгляд, в качестве криптограммы[5].
[1]
Kazin A. Everybody's
favorite.—In: Salinger. A critical and personal portrait. N. Y. etc.,
1962, p. 43—52; Hagopien J. «Pretty
mouth and green my eyes»: Salinger's Paolo and Francesca in New York.—
Modern Fiction Studies, Lafayette, 1966, vol. 12, N 3, p. 349—354.
[2]
Анандавардхана. Указ,
соч., с.
147.
[3]
Там же, с. 129.
[4]
Там же, с. 118.
[5]
Вообще же цвета зеленый и синий сделались
«достоянием людей только за сравнительно
недавнее историческое время», ибо еще
Гомер смешивал зеленый с голубым в одном
наименовании цвета морской воды —
глаукос — «зелено-лазурный». См.:
Мережковский Д. С. Поли.
собр. соч.: В 17-ти т. СПб.; М., 1912—1913, т. 7, с. 165.