Многие набоковеды не верят в многократно декларируемую В.Набоковым нелюбовь к Фрейду. Так, например, Виктор Топоров пишет: «Да и вообще, все или почти все сказанное Набоковым «открытым текстом» надо, по моему глубокому убеждению, понимать наоборот. Декларируется любовь к Андрею Белому – значит, писателю на него наплевать. С явным презрением пишется о Зигмунде Фрейде – значит, «венская делегация» задела Набокова за живое» (12, с. 74).
В 1931 г. в посвященном литературе и искусству парижском двухнедельнике «Новая газета» (с 1 марта по 1 мая 1931 г. вышло всего пять номеров этой газеты) Набоков опубликовал свой памфлет «Что всякий должен знать?», в котором в виде ироничной рекламы предлагается приобрести патентованное средство «Фрейдизм для всех» (11, с. 7). «Кто однажды посмотрит на мир сквозь призму «фрейдизма для всех», не пожалеет об этом», – саркастически декларирует Набоков (подписывавшийся тогда еще псевдонимом В.Сирин) и далее продолжает: «Куда ни кинем глаза или взгляд – всюду половое начало <…>. Чем бы вы ни занимались, о чем бы вы ни думали, помните, что все ваши акты и действия, мысли и думы совершенно удовлетворительно объясняются как выше указано» (11, с. 7).
Но это было в 1931 г., а
еще в 1926 г в романе «Машенька», переведенном на немецкий язык в 1928 г. под
названием «Она приедет – приедет ли она?» (“Sie Kommt – Kommt sie?”), Набоков явно отдает дань теориям
Фрейда. Так, Фрейд в 1910 г. в книге «О психоанализе» говорил о раздвоенном
сознании, “double conscience”: «В одном и том же индивидууме возможно несколько душевных
группировок, которые могут существовать в одном индивидууме довольно независимо
друг от друга, могут ничего не знать друг о друге, и которые попеременно
захватывают сознание» (14, с. 324). В «Машеньке» Ганин, порвавший со своей
любовницей Людмилой, садится на скамейку в просторном сквере, «и сразу
трепетный и нежный спутник. который его сопровождал, разлегся у его ног
сероватой весенней тенью, заговорил. И теперь, после исчезновения Людмилы, он
свободен был слушать его…» (5,
с. 67). После разрыва с Людмилой, пишет далее Набоков, «Ганин «не чувствовал
времени»: «Тень его жила в пансионе госпожи Дорн, – он же сам был в России,
переживал воспоминанье свое как действительность <…>. Казалось, что эта
прошлая, доведенная до совершенства жизнь проходит ровным узором через
берлинские будни» (5, с. 85).
В лекции «Символика
сновидения» (1917) Фрейд отметил, что маленьких детей в шутку зовут червячками
и с состраданием говорят: бедный червячок (das arme Wurm). В русском обиходе малышей называют
клопами. А в романе «Машенька» Ганин вспоминает о неудачном свидании на
каменной плите в лиловом сумраке городского парка: «И потом, когда они шли к
воротам по пятнистой от луны дорожке, Машенька подобрала с травы бледного
зеленого светляка. Она держала его на ладони, наклонив голову, и вдруг
рассмеялась, сказала с чуть деревенской ужимочкой: «В обчем – холодный червячок»
(5,
с. 98).
В романе Набокова муж Машеньки Алферов то и дело называет Ганина (чье имя Лев Глебович ему хорошо известно), то Глебом Львовичем, то Лебом Лебовичем, а Ганин раздраженно его поправляет. В третьей лекции «Введения в психоанализ» (1916-1917) Фрейд рассматривает проблему оговорки: «Если кто-то забывает хорошо известное ему имя и с трудом его запоминает, то можно предположить, что против носителя этого имени он что-то имеет и не хочет о нем думать» (15, с. 30). Набоков использует этот прием для отрицательной характеристики Алферова в дополнение к его портрету: «…было что-то лубочное, слащаво-евангельское в его чертах – в золотистой бородке, в повороте тощей шеи…» (5, с. 47).
Сюжет романа «Машенька»
построен на том, что его главный герой Ганин забыл о своей первой любимой
девушке Машеньке и внезапно, увидев ее фотографию у Алферова, переживает
воспоминание о ней, как действительность. «И хотя роман его с Машенькой
продолжался в те далекие годы не три дня, не неделю, а гораздо больше, он не
чувствовал несоответствия между действительным временем и тем другим временем,
в котором он жил <…>, не было несоответствия между ходом прошлой жизни и
ходом настоящей» (5, с. 85). Забыл же он о Машеньке, если следовать теории
Фрейда, из-за «действия тенденции устранения неприятного из воспоминания» (15,
с. 46). Ведь Ганин не ответил на призыв Машеньки забрать ее из «маленького
заброшенного хуторка», хотя «минутами он решал все бросить, поехать искать
Машеньку по малороссийским хуторкам» (5, с. 110). Однако в дни бегства своего
из России, из Севастополя, когда он плыл в Стамбул на греческом грязном судне,
Ганин о Машеньке вообще не думал. Но только когда Ганин вышел на берег в
Стамбуле «и увидел у пристани синего турка, спавшего на огромной груде
апельсинов, – только тогда он ощутил пронзительно и ясно, как далеко от него
теплая громада родины и та Машенька, которую он полюбил навсегда» (5. с. 117).
Затем шесть лет в эмиграции Ганин о Машеньке не вспоминал, пока не увидел ее
фотографию у Алферова. А до эмиграции он то и дело думал, что Машеньку он
разлюбил.
Все дальнейшие действия Ганина в Берлине направлены на то, чтобы устранить Алферова и самому встретить приезжающую Машеньку, но в последний момент, когда за фасадом вокзала показался экспресс, в котором ехала Машенька, Ганин «крикнул таксомотор и велел ему ехать на другой вокзал, в конце города» (5, с. 125). Он уехал в сторону Франции, подальше от Машеньки, которая в романе так и не появляется, а «живет» только в воспоминаниях Ганина и в разговорах Алферова.
Читатель остается в недоумении, ведь поступок Ганина Набоковым никак не объясняется. Объяснение, на наш взгляд, можно найти в работе Фрейда «Я и Оно», которая вышла в Вене в 1923 году. Фрейд пишет о необходимости «считаться с бессознательным чувством вины» (14, с. 851). И далее: «Несогласие между требованиями совести и действиями Я ощущается как чувство вины» (14, с. 860). Ганин чувствует свою вину в том, что оставил Машеньку в России, что не ответил на ее объяснения к любви к нему, что в конце концов ей пришлось выйти замуж за омерзительного, на его взгляд, Алферова. Исправить же это уже невозможно, тем более, что образ Машеньки остался для Ганина рядом с умирающим старым поэтом там, «в доме теней который сам уже стал воспоминанием» (5, с. 125).
Старый поэт Подтягин рассказывает Ганину о своем сне. Ему снилось. что он перенесся в Петербург, что идет по Невскому и что какой-то человек целится ему в голову. Согласно Фрейду, любое путешествие во сне символизирует самое страшное, что может случиться с человеком, его смерть. Вот и Подтягин в конце романа находится при смерти.
Самому Ганину, как он в ответ рассказывает Подтягину, снится только прелесть: «Тот же лес, та же усадьба» (5, с. 104). По толкованию сновидений Фрейда, лес во сне символизирует женщину-партнера в любовных отношениях, а дом символизирует собой всего человека. «Работа сновидения, - пишет Фрейд, - в сущности, состоит в переводе мыслей в какое-то галлюцинаторное переживание» (15, с. 134). Вот и Набоков описывает состояние шестнадцатилетнего Ганина, когда, то ли во сне, то ли в процессе некоего галлюцинаторного переживания, «зародилось то счастье, тот женский образ. который спустя месяц он встретил наяву <…> это было просто юношеское предчувствие, сладкие туманы, но Ганину теперь (уже в Берлине. – И.Г.) казалось, что никогда такого рода предчувствие не оправдывалось так совершенно» (5, с. 69).
Здесь, возможно, Набоков имеет в виду и объяснение Фрейдом феномена идеала в «Толковании сновидений» (1900), согласно которому идеал часто связан с Эдиповым комплексом в подсознательной сфере. Эту тему Фрейд затронул позже и в тридцать четвертой лекции «Введения в психоанализ», рассказав о своем разговоре со всемирно известным критиком, который сказал ему, что никогда не имел сексуальных чувств к родной матери, на что Фрейд ответил: «Но Вы совершенно не обязаны о них знать <…> ведь для взрослых это бессознательные процессы» (15, с. 387). Правда, эта лекция Фрейда была опубликована в 30-ые гг. ХХ в., т.е. через несколько лет после выхода в свет романа Набокова «Машенька» (иногда этот роман критики зовут повестью, поскольку в нем всего около 120 страниц текста), но ведь «Толкование сновидений» – главная работа в области теории психоанализа Фрейда.
В 1929 г. Набоков пишет рассказ «Хват», опубликованный в 1930 г. в сборнике «Возвращение Чорба», герой которого Константин вполне серьезно думает: «О женщина, твое имя золотце… Так мы называли нашу маму, а потом – Катеньку (жену – И.Г.). Психоанализ: мы все Эдипы» (5, с. 199). Далее все действия Константина в рассказе обусловлены тем, что Фрейд назвал «принципом удовольствия» в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (“Jenseits des Lustprinzips”, Wien, 1920), то есть «самым большим из доступных нам удовольствий – наслаждением от полового акта» (14, с. 766). А в двадцать первой лекции «Введения в психоанализ» (1916-1917) Фрейд, ссылаясь на книгу Отто Ранка «Мотив инцеста в поэзии и прозе» (“Das Inzest=Motiv in Dichtung und Sage”, Leipzig; Wien, 1912), утверждает, что Эдипов комплекс оказал огромное влияние на поэтическое творчество, что «драматурги всех времен брали свою сюжеты из Эдипова и инцестуозного комплексов, их вариаций и маскировок» (15, с. 215).
Когда в 1937-1938 гг. эмигрантский русскоязычный парижский журнал «Современные записки» печатал роман Набокова «Дар» (в №№ 63-67), четвертая глава по решению редколлегии из него была исключена, поскольку содержала «абсолютно еретическую» биографию Н.Г.Чернышевского (5, с. 9). Особенно по этому поводу неистовствовал бывший секретарь Учредительного собрания М.В.Вишняк[1]. Да и в советское время четвертую главу «Дара» критики, которым удалось прочесть роман, отнюдь не приветствовали.
В советских работах о жизни и деятельности Чернышевского – Ю.М.Стеклова, А.П.Скафтымова. М.М.Розенталя, В.Н.Замятина, В.Я.Зевина, Г.Г.Водолазова и многих других – он характеризуется как революционный демократ, философ-материалист, просветитель-энциклопедист и социалист-утопист. В этих книгах, как правило, приводится характеристика, данная Чернышевскому В.И.Лениным: «…великий социалист домарксова периода» (Полн. собр. соч., т. 41, с. 55). В Философском энциклопедическом словаре выпуска 1981 г. сказано, что «важнейшим элементом исторической концепции Чернышевского является идея цикличности исторического процесса с закономерной сменой восходящей и нисходящей фаз развития в революциях нового времени» (с. 772). А в конце ХХ века Иван Толстой в статье «Владимир Дмитриевич, Николай Степанович, Николай Гаврилович» («Звезда», 1996, № 11) уже утверждает, что Чернышевский в романе Набокова – «философски подслеповатый и художественно бесслухий пачкун, вызывающий на даровских страницах хохот и отвращение» (с. 181-182).
Вначале Чернышевский у Набокова – это «привлекательный мальчик», страсти которого начались, только когда он достиг Христова возраста: «Глаза потухли, и от отроческой красоты ничего не осталось, разве лишь выражение чудной какой-то беспомощности…» (3, с. 214). Магистерскую диссертацию Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» Набоков называет «нехитрой» и удивляется, что спустя шесть лет Николай Гаврилович все же получил за нее звание магистра. Слушатели, однако, «были в восхищении. Народу навалило так много, что стояли на окнах», – признает Набоков (3, с. 229).
Не верит Набоков в то, что все обстоит благополучно с точки зрения математики в специальных экономических трудах Чернышевского и что философию он строил на познании мира, «которого сам не познал», ибо «не отличал плуга от сохи» (3, с. 236). О романе «Что делать?» Набоков говорит как о чем-то антихудожественном, но при этом сообщает, что «гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист» (3. с. 265). Но при всем этом писатель отдает должное Чернышевскому, когда говорит, что он «мыслитель, труженик, светлый ум» (3, с. 284), когда соглашается с Ольгой Сократовной в том, что ее муж «самый честнейший из честнейших», когда приводит сонет, в котором говорится, что подвиг Чернышевского «не зря свершался» (3, с. 285).
В статье, предваряющей публикацию романа «Дар» еще в перестроечное время, А.С.Мулярчик утверждает, что в четвертой главе Набоков «ведет серьезный разговор о краеугольных теоретических проблемах, толкование которых оказало решающее воздействие на общественно-политическое развитие России в современную эпоху» (3, с 9). При этом Набоков, считает А.С.Мулярчик, отнюдь не собирался низвергнуть сию статую «великого мыслителя» (Энгельс)[2], он хотел лишь «определить должное для нее место в пантеоне и приличествующую случаю высоту пьедестала» (3, с. 11). Однако любой читатель четвертой главы «Дара» сразу же отметит, что большое место в набоковском жизнеописании Чернышевского уделяется психосексуальным моментам.
Вначале Набоков напоминает, что свадьба Лободовского, его друга, произвела на Чернышевского чрезвычайное впечатление, но он радовался тому, что «способен питать чистую привязанность к женщине» (3, с. 215). Затем рассказывается, что Чернышевский «изнемогал от нежности», когда отпевали студента, и проводится параллель с гоголевским отрывком «Ночи на вилле». Параллель эту Набоков якобы вычитал из книги Страннолюбского, «лучшего», но несуществующего биографа Чернышевского, все высказывания которого принадлежат самому автору «Дара».
Здесь, скорее, следует сказать о параллели с опубликованным в 1910 г. этюдом по теории сексуальности Фрейда, посвященном биографии Леонардо да Винчи. Описывая душевную жизнь своего героя, о которой в сущности почти ничего не известно, Фрейд утверждает, что Леонардо да Винчи «был примером строгого полового воздержания», что его произведения «решительно избегают всего сексуального» (14, с. 257). Но при этом на всем протяжении своего этюда о Леонардо да Винчи Фрейд развивает идею о гомосексуальности великого итальянца, которая была «идеальной», т.е. неосуществленной (14. с. 265).
Указание на отрывок Гоголя «Ночи на вилле» Набоков (устами Страннолюбского) делает именно потому, что в нем речь идет о гомосексуальной любви. Впрочем, Набоков, скорее всего, знал и о мнении В.Розанова о Чернышевском как о «человеке лунного света», но только о духовном человеке, спиритуалистическом, проникнутом стихией «вечной женственности», потусветностью.
Далее у Набокова говорится, что Чернышевский мечтал о «целомудренном браке», что он не мог себя упрекнуть ни в какой плотской мысли, что девятнадцатилетняя дочка доктора Васильева Ольга Сократовна «обольстила и оболванила неуклюжего девственника» (3, с. 222), что брак получился несчастный, что молодые люди, окружавшие жену, находились «с ней в разных стадиях любовной близости, от аза до ижицы» (3, с. 227). Наступают затем двадцать лет сибирского одиночества, поскольку когда Ольга Сократовна приехала к нему за семь тысяч верст из Петербурга, то пробыла у него всего четыре дня. А когда «Государь соизволил перемещение Чернышевского в Астрахань», то это уже был «бедный, старый, никому ненужный Николай Гаврилович» (3, с. 278-279).
Идея написать столь неоднозначный очерк жизни и деятельности Николая Гавриловича Чернышевского пришла, на наш взгляд, Набокову после прочтения работы Фрейда «Леонардо да Винчи, этюд по теории психосексуальности» (1910), относящейся к I периоду психоаналитической системы (1905-1920), тем более что Фрейд признавал, что написал психологический роман об этом великом и загадочном итальянце. «Целью нашей работы было объяснить задержки в сексуальной жизни Леонардо и его художественной деятельности», – пишет Фрейд (14, с. 304).
Признавая Леонардо одним из величайших людей итальянского Ренессанса, Фрейд принижает образ художника, умаляя его величие тем, что стремится доказать (несмотря на неточность и скудность материалов. имеющихся об этой личности) его постоянную приверженность к гомосексуализму, хотя никаких доказательств, кроме своей теории психоанализа, он не имел.
Яркая натура Леонардо порождала немало небылиц, как пишет современный исследователь. В Италии XV века существовали ящики для доносов «Уста Правды», которые висели в общественных местах. Каждый мог написать анонимку и вложить ее в «Уста Правды». Вот в одном из таких доносов аноним обвинял учителя Леонардо Андреа Верроккьо и его ученика в содомском грехе. Два месяца длилось разбирательство, и Леонардо был признан невиновным. Опираясь на эту историю, а также на тот факт, что Леонардо описал свое раннее детское воспоминание о приснившемся ему коршуне, который толкнулся хвостом в его губы, Фрейд многократно повторяет, что сексуальная жизнь взрослого Леонардо была атрофирована и превратилась в гомосексуальную идеальную любовь к мальчикам (14, с. 305). «Если психоанализ и не объясняет нам причины художественности Леонардо, то он все же делает для нас понятными проявления и изъяны его таланта»,– заключает Фрейд (14, с. 309).
В «Даре» Набоков еще весьма корректно пишет о Фрейде. Говоря в «Даре» о любви к чтению Федора Константиновича Годунова-Чердынцева, героя романа, Набоков рассказывает, что Чердынцева «смешило предвкушение ныне модной теории в мыслях Зайцева, писавшего задолго до Фрейда, что все эти чувства прекрасного и тому подобные нас возвышающие обманы суть только видоизменения полового чувства…» (3, с. 198).
Но все это было написано Набоковым еще при жизни Фрейда (Зигмунд Фрейд скончался в 1939 г.). В мемуарной книге «Другие берега» (первоначально озаглавленной “Conclusive Evidence”, которая создавалась в 1950 - 1954 гг.) Набоков в начале первой главы уже заявляет, что в поисках ключей и разгадок своей земной природы он «рылся в своих самых ранних снах» (4, с. 20). И далее сообщает: «…и раз уж я заговорил о снах, прошу заметить, что безоговорочно отметаю фрейдовщину и всю ее темную средневековую подоплеку, с ее маниакальной погоней за половой символикой, с ее угрюмыми эмбриончиками, подглядывающими из природных засад угрюмое родительское соитие» (4, с. 20).
Набоков называет психоаналитиков, последователей Фрейда, «венскими мистиками», а заканчивает «Другие берега» инвективой: «Вместо дурацких и дурных фрейдистических опытов с кукольными домами и куколками в них («Что же твои родители делают в спальне, Жоржик?») стоило бы, может быть, психологам постараться выяснить исторические фазы той страсти, которую дети испытывают к колесам. Мы все знаем, конечно, как венский шарлатан объяснял интерес мальчиков к поездам. Мы оставим его и его попутчиков трястись в третьем классе науки через тоталитарное государство полового мифа (какую ошибку совершают диктаторы, игнорируя психоанализ, которым целые поколения можно было бы развратить)» (4, с. 145).
12 ноября 1956 г. в
послесловии к американскому изданию «Лолиты», которое вышло в 1958 г., Набоков
пишет о своей старой вражде к фрейдовскому шаманизму (“My old feud with Freudian voodooism”), а в 1961 г. в одном парижском
журнале было опубликовано интервью с Набоковым под названием «Он любит юмор,
теннис и Пруста. Не любит коммунистов, Сада и Фрейда» (6, с. 95). Говоря о
«венском шарлатане», «Набоков в этом интервью назвал фрейдизм «отвратительным
рэкетом» (“a disgusting racket”) и сказал, что в психоанализе есть
что-то большевистское: внутренняя полиция. Фрейдисты опасны для искусства.
продолжал Набоков, поскольку «символы убивают чувственное наслаждение,
индивидуальные грезы… А уж пресловутая сексуальность! Это как раз она зависит
от искусства, а не наоборот…»
(6, с. 101).
В романе «Бледный огонь», вышедшем в 1962 г., Набоков передает негативное суждение о Фрейде герою романа поэту Джону Шейду, который в являющейся частью книги поэме говорит о своей ненависти к Марксу и Фрейду. В следующем году в интервью для журнала «Плейбой» писатель назвал фрейдизм одним из самых подлых обманов, которым пользуются люди, чтобы вводить в заблуждение себя и других. «Я полностью отвергаю его», – сказал Набоков (6, с. 132-133).
В интервью, напечатанном в журнале «Лайф» в 1964 г., Набоков окрестил фрейдовское толкование снов «шарлатанским и сатанинским абсурдом». «Каждое утро мне доставляет радостное удовольствие опровергать венского шарлатана, воспоминая и объясняя подробности своих снов без единой ссылки на сексуальные символы и мифические комплексы», – ответил Набоков на вопрос интервьюера, что он думает о психиатрии (6, с. 160).
В интервью, которые брали
у Набокова различные издания после опубликования «Лолиты» по нескольку раз в
году, и в предисловиях к своим переводным романам писатель всегда высказывался
о Фрейде и фрейдизме примерно в тех же выражениях, которые были приведены нами
выше. В последнем в жизни интервью (его Набоков дал 14 февраля 1977 г. для
книжной программы «Би-би-си») на вопрос интервьюера Роберта Робинсона, был ли
Набоков когда-нибудь почитателем Фрейда, поскольку его отношение к теориям
Фрейда напоминает ярость обманутого человека, Набоков ответил: «Что за странная
фантазия! Я всегда люто ненавидел венского шарлатана» (6,
с. 420).
Между тем современные набоковеды склонны полагать, что идеи Фрейда и Набокова очень схожи (20), что раздвоение личности, или «расщепление Эго», у Набокова и Фрейда аналогичны (21), даже что Набоков присваивает себе психоанализ, заимствуя его у Фрейда (22). Анатолий Иванов в отзыве о ранней статье Набокова «Что всякий должен знать?» высказывает предположение, будто Владимир Набоков как бы чувствовал себя конкурентом Зигмунда Фрейда, ибо сам делал настоятельные попытки заглянуть «по ту сторону сознания» в своем творчестве (1, с. 7).
Мы уже упоминали в предыдущей статье о том. что во время работы над романом «Лолита» Набоков получил от тогдашнего своего друга Эдмунда Уилсона книгу Хэвлока Эллиса «Этюды сексуальной психологии», и о том, что Эллиса называли «английским Фрейдом». Современный исследователь творчества Хэвлока Эллиса специально останавливается на взаимоотношениях Эллиса с Зигмундом Фрейдом. Их труды начали выходить почти одновременно: «Мужчина и женщина» Эллиса и «Очерки по истории» Фрейда, «Из чего сделаны сны» Эллиса и «Толкование сновидений» Фрейда. В предисловии к работе «Три исследования по сексуальной теории» (1905) Фрейд пишет о замечательных томах Хэвлока Эллиса, имея в виду публиковавшуюся с 1897 г. серию «Этюды сексуальной психологии», один из томов которой помог Набокову создать образ Гумберта Гумберта в романе «Лолита».
Фрейд неоднократно ссылался на работы Эллиса в своих трудах (16, с. 52, 423; 14, с. 350, 542, 617), а Эллис, в свою очередь, ссылается на книги Фрейда и рекомендует студентам в учебнике «Сексуальная психология» труды Фрейда в библиографических списках после каждой главы. Фрейд и Эллис переписывались. Последнее письмо Эллис получил от Фрейда в июне 1939 г. вместе с книгой «Моисей и единобожие». Эллис скончался в июле 1939 г., а Фрейд в сентябре того же года.
Автор книги «Хэвлок Эллис: Философ секса. Биография» Винсент Броум пишет: «Оглядываясь назад на прошедшие годы, можно увидеть идентичность этих двух людей (Эллиса и Фрейда. – И.Г.), столь же разительную, как и различия между ними» (18, с. 211). Набоков, как было показано выше, воспользовался теориями психоанализа в своем творчестве, и оттого набоковеды сомневаются в его многократно провозглашенной нелюбви, даже ненависти к психоанализу и Фрейду. Ведь когда Набоков назвал Цинциннатом персонажа романа «Приглашение на казнь» (1938), трудно усомниться в том, что он не читал работу Фрейда «Остроумие и его отношение к бессознательному» (Вена, 1905), где рассказывается о некоем министре земледелия, наименее способном из всех, занимавших эту должность. Когда этот человек сложил с себя, наконец, обязанности министра и вернулся к своим прежним земледельческим занятиям, о нем было сказано: «Он, как Цинциннат, вернулся на свое место перед плугом» (14. с. 33).
Конечно, Набоков несомненно был прекрасно осведомлен о римском полководце и консуле (460 г. до н.э.) С.Квинкции Цинциннате, но ведь римских полководцев и консулов было много, а назвать героя «Приглашения на казнь» Цинциннатом, на наш взгляд, он решил, когда изучал работу Фрейда «Остроумие и его отношение к бессознательному».
В 1943 г. в написанном на английском языке рассказе «Что как-то раз в Алеппо…» (10) Набоков повествует о молодой женщине, которая постоянно выдумывала какие-то небылицы о себе и о своем муже. Так, она однажды неожиданно разрыдалась «посреди отзывчивого железнодорожного вагона» и сообщила всем, что не может забыть о бедной собаке, сеттере, которую они с мужем оставили, став беженцами. Но никакой собаки у них не было, и они даже не собирались никогда покупать сеттера. Затем женщина лгала мужу о некоем своем любовнике, но потом призналась, что ничего подобного в ее жизни не было. Вскоре женщина исчезла, а вместе с ней исчезли ее вещи – два платья, гребень, пальто. Когда муж обратился к общим знакомым эмигрантам, которые находились в этом же французском городе, выяснилось, что его жена неоднократно посещала эти семейства без него и рассказывала жуткие подробности об их жизни. В конце концов рассказчику пришлось отплыть из Марселя в Нью-Йорк, так и не найдя жены, хотя на пароходе ему рассказали, что видели ее бесцельно бродившей по пристани в Марселе, откуда и отплывало судно.
Речь в рассказе «Что как-то раз в Алеппо…» явно идет о потенциальной пациентке доктора Фрейда. Рассказ Набокова написан в соответствии с ключевым для Фрейда представлением о том, что поведением людей правят иррациональные психические силы, что интеллект – аппарат для маскировки этих сил, что «индивид и социальная среда находятся в состоянии извечной и тайной войны» (15. с. 421).
* * *
Завершим статью цитатой из тридцать четвертой лекции «Введения в психоанализ» Фрейда, цитатой, которая и в наше время является вполне актуальной. «Представим себе, например, случай, когда вы в часы досуга берете в руки немецкий, английский или американский роман, ожидая найти в нем описание людей и вещей на сегодняшний день. Через несколько страниц вы наталкиваетесь на первое суждение о психоанализе, а затем и на другие, даже если из контекста это, по-видимому, не вытекает. Не думайте, что речь идет об использовании глубинной психологии для лучшего понимания действующих лиц или их поступков, хотя существуют и более серьезные сочинения, в которых эти попытки действительно имеются. Нет, по большей части это лишь иронические замечания, которыми автор романа хочет показать свою начитанность или интеллектуальное превосходство. И далеко не всегда у вас возникает впечатление, что он действительно знает то, о чем высказывается. Или вы идете в дружескую компанию отдохнуть, это может быть и не в Вене. Через некоторое время разговор переходит на психоанализ, и вы слышите, как самые различные люди высказывают свое суждение по большей части в тоне несомненной уверенности. Суждение это обычно пренебрежительное, часто брань, по меньшей мере, вновь насмешка. Если вы будете так неосторожны и выдадите что кое-что понимаете в предмете, на вас все накинутся, требуя сведений и объяснений, и через некоторое время вы убедитесь, что все эти строгие приговоры отступают перед любой информацией, что едва ли хоть один из этих противников брал в руки хотя бы одну аналитическую книгу, а если все-таки брал, то не преодолел первого же сопротивления при знакомстве с новым материалом» (15, с. 385-386). Тот первоначальный бойкот, которому подвергли психоанализ научные круги, продолжается и сегодня в ироническом пренебрежении людей, пишущих книги, заключает Фрейд и заканчивает: «Так что не удивляйтесь этому» (15, с. 386).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Иванов А. В. Набоков как объект для психоанализа: Почему он не любил Фрейда // Лит. газ. – М., 2000. - № 49 (5814). – 6-12 дек. – С. 7.
2. Йожа Д.З. Женское начало в романе Набокова
«Машенька» // Studia slavica Acad. sci. hung. –
3. Набоков В. Дар. – М., 1990. – 350 с.
4. Набоков В. Другие берега: СПб., М., 1989. – 288 с.
5. Набоков В. Круг. – М., 1991. – 284 с.
6. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. – М., 2002. – 704 с.
7. Набоков В. Пьесы. – М., 1990. – 288 с.
8. Набоков В. Романы. – М., 1990. – 542 с.
9. Набоков В. «Знаете, что такое быть знаменитым писателем?..»: Из интервью 50-70-х годов // Иностр. лит. – М., 2003. - № 7. – С. 208-219.
10. Набоков В. Что как-то раз в Алеппо… // Рус. курьер. – Нью-Йорк, Москва, Париж, 1990. – Июль. – (Пробный номер) – С. 12-13.
11. Набоков В. Что всякий должен знать? // Лит. газ. – М., 2000. - № 49 (5814). 6-12 декабря. – С. 7.
12. Топоров В. Набоков наоборот // Лит. обозрение. – М., 1990. - № 4. – С. 71-75.
13. Туровская С. Повествовательная стратегия рассказа В. Сирина «Хват»: К вопросу о психоаналитическом истолковании // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков. – Таллинн, 2000. – С. 32-51.
14. Фрейд З. Я и Оно: Сочинения. – М.; Харьков, 2001. – 861 с.
15. Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. – М., 1990. – 456 с.
16. Фрейд З. Толкование сновидений. – М., 1913. – 448, VII с.
17. Berman J. Nabokov and the Viennese witch doctor // Nabokov V. Lolita. – N.Y., 1993. – P. 105-119.
18. Brome V.
19. Elms A. Uncovering lives: The uneasy alliance
of biography and psychology. –
20. Green G. Freud and Nabokov. –
21. Green G. Splitting the Ego: Freudian doubles,
Nabokovian doubles // Russian literature and psychoanalysis. –
22. Levi R. [Recensio] // Russ. lit. triquart.. –
23. Nabokov V. Strong opinions. – N.Y., 1973. – XVII, 337 p.
24. Shute J. Nabokov and Freud: The play of power
// Modern fiction studies. –
25. Shute J.
Nabokov and Freud // The
[1] Жизнеописание Чернышевского из романа Набокова первоначально существовало в виде отдельного произведения под заглавием «Жизнь Чернышевского».
[2] См. послесловие к статье «Социальные отношения в России» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. : – Т. 16, ч. 2. – С. 389).